ВЛАДИМИР ТАТОСОВ: «НИКОГДА НЕ ПРЯЧЬТЕСЬ ЗА ШИРМУ!»

Владимир Михайлович Татосов — актер редкого и многогранного дарования. Народный артист России, лауреат Всесоюзного и Всероссийского конкурсов артистов эстрады, актер театра и кино, он известен, пожалуй, всем поколениям зрителей. Старшее помнит его по работам в театрах Ленинграда; люди среднего возраста знают этого артиста в основном по его киноролям, которых он переиграл около сотни, по эстрадным выступлениям, а некоторые и по живописным работам, выставлявшимся в СТД. Молодые же познакомились с творчеством Татосова благодаря некогда очень популярному фильму «Как стать звездой?», где актер озвучивал знаменитого попугая Баку. Кроме того, Владимир Татосов известен всем как знаток всевозможных театральных историй и баек и как замечательный рассказчик. Он с удовольствием показывает всех популярных деятелей театра и кино, с которыми ему довелось быть знакомым. Перевоплощение, а вернее сказать, «переселение» происходит моментально. Образ, кажется, начинает жить своей собственной, не зависимой от актера жизнью. Таким образом, за два часа нашей беседы я увидела и услышала не только Владимира Михайловича, но и Олега Ефремова, Олега Табакова, Георгия Товстоногова, Аркадия Райкина, Михаила Царева, Бориса Андреева, в общем, всех, о ком вы здесь прочтете. И не только их, так как далеко не все истории удалось перенести на бумагу. Многое пришлось бы сопровождать бесконечными описаниями мимики, жестов, интонаций или фотографиями актера в каждый конкретный момент разговора.

Как ни странно, но о самом Владимире Татосове зрители знают очень мало. И я решила расспросить актера в первую очередь именно о нем самом.

Карина Бржезинская. Владимир Михайлович, публикаций о вашем творчестве не так много, как можно было бы ожидать. Вы не любите давать интервью, не любите быть в центре внимания, или же так сложилось само собой?

Владимир Татосов. Я никогда не проявляю инициативу, чтобы привлечь к себе внимание журналистов, и вообще стараюсь ходить на всевозможные встречи, пресс-конференции, как сейчас говорят, «тусовки» только тогда, когда меня очень хотят видеть.

К. Б. Тогда давайте начнем с самого начала. Где вы учились?

В. Т. Это было очень давно. Приехав из Ленинграда, я попал в Свердловск. Там поступил в спецшколу военно-воздушных сил: потому что очень хотел стать летчиком. Кстати: Борис Штоколов учился там же, о чем рассказывает в своей книге.

К. Б. Вы были знакомы?

В. Т. Нет. Он учился немного позже, судьбы у нас похожи. Меня из спецшколы направили в театральное училище, а ему сам маршал приказал поступать в консерваторию. Так мы стали не военными летчиками, а народными артистами.

К. Б. А кто вас направил в театральное училище?

В. Т. Комиссар спецшколы.

К. Б. Почему именно вас?

В. Т. Потому что я очень активно участвовал в курсантской самодеятельности и, мечтая стать летчиком, обожал выступать на сцене. Д0верили мне тогда и вести программы нашего джазового оркестра, и самому петь фронтовые песни, и исполнять множество антифашистских скетчей. Я играл Гитлера, Геббельса… И вот руководство решило: Татосов попал не в то училище. Я думаю, комиссар оказался прав. Хотя, не скрою, все связаное с авиацией, меня до сих пор чрезвычайно трогает.

К. Б. В каком году это было?

В. Т. В 1941 году я поступил в спецшколу и проучился там почти два года. В свердловском театральном училище я оказался сразу на втором курсе и попал в привилегированное положение. Дело в том, что юношей тогда в училище почти не было, и я заполучил много партнерш и работы.

К. Б. Мне кажется, что у всех людей вашего поколения были кумиры. Лично у вас они были?

В. Т. Конечно! Мне повезло: в Свердловск во время войны эвакуировался МХАТ. Я видел все спектакли, всех легендарных актеров Москвы: Хмелева, Массальского, Станицына, Добронравова, Грибова. Только из-за них я и стал артистом.

А какое впечатление на меня произвел Тарханов в те годы, просто не описать! Я до сих пор считаю, что в нашей профессии нет явления выше Тарханова. Был такой фильм «Детство» по роману Максима Горького. Тарханов в нем играл вечно пьяного Булочника. Честное слово, я чувствовал, что с экрана разит перегаром! Эта потрясающая правда достигалась актером не за счет какого-нибудь приклеенного носа, а с помощью «внутреннего грима» (по точному определению Георгия Александровича Товстоногова) и абсолютной веры в предлагаемые обстоятельства. Таких артистов совсем немного. Близким по уровню к Тарханову считаю Николая Гриценко — артиста Вахтанговского театра.

К. Б. Это тот актер, который сыграл пьяного немецкого офицера в фильме «Семнадцать мгновений весны»?

В. Т. Да. По-моему, это одна из лучших работ в картине, именно то, о чем я только что говорил: такое впечатление, что от него в купе действительно пахло коньяком. Помните, он предлагал Штирлицу коньяк? Да, сегодня я почти не вижу мастеров такого высокого класса.

К. Б. Вы сейчас часто ходите в театр?

В. Т. Нет, потому что в петербургских театрах стало скучно. Хороший спектакль — редкость. Сейчас я работаю в Театре комедии им. Н. П. Акимова, играю только в одной постановке — в «Филумене Мартурано» по комедии Эдуардо де Филиппо. У меня и к этому спектаклю есть масса претензий. Там много несработанного. Пусть не обидится на меня за эти слова мой друг — режиссер спектакля Виктор Титов. Он, по сути дела, человек кино и в театре ему сложно. Я и мои партнеры до сих пор некоторые нерешенные куски пытаемся исправить, додумать. Не всегда это удается, но актеры не виноваты. Здесь прежде всего нужна другая профессия, которой сегодня почти нет. Она называется «режиссура». Настоящих режиссеров пора заносить в Красную книгу. Их всего несколько человек в России.

К. Б. Кто они?

В. Т. Для меня в первую очередь Петр Фоменко. Конечно же, Марк Захаров, создавший свой театр и способный еще долго держать его на высоком уровне. Есть также отдельные спектакли, вызывающие мой интерес, но их немного. В театры я хожу только тогда, когда мне настойчиво рекомендуют посмотреть ту или иную постановку. Так мне посоветовали сходить на спектакли Владислава Пази. Я послушался и не жалею о потраченном времени.

К. Б. Из молодых петербургских режиссеров, кроме Пази, вам кто-нибудь нравится?

В. Т. Хочу посмотреть спектакль Григория Козлова «Преступление и наказание», о котором слышал много хорошего. Есть интересные спектакли у нынешнего главного режиссера нашего театра Татьяны Козаковой. До недавнего времени я не был знаком с ее творчеством и вообще к женской режиссуре отношусь как-то настороженно, может быть, потому что на протяжении многих лет работал с режиссером — настоящим кавказским мужчиной: эмоциональным, мудрым, сильным. Поэтому мне казалось, что «режиссерша» — это несерьезно (хотя вообще-то есть исключения — например прекрасные спектакли Галины Волчек). Но, посмотрев спектакли Татьяны Казаковой, я понял, что ошибался. Недавно ходил на ее премьеру «Трудные люди». Знаю, что некоторым эта постановка не понравилась. Я не принадлежу к их числу, хотя несколько раз во время действия ловил себя на мысли, что мне что-то мешало… Все оказалось легко объяснимо — я не видел себя в этом спектакле и потому мне казалось, что в нем чего-то не хватало. Так устроены все артисты.

Для массового же зрителя, привыкшего ходить в Театр комедии, думается мне, этот спектакль сложноват. Но это не значит, что он скучный, он вспахан очень глубоко. Да, бывают пьесы и лучше, но факт остается фактом: владение профессией режиссера здесь налицо. А многие сейчас ставят спектакли так, как поставили бы и вы, и я, и любой человек, работающий в театре. Актеру же нужен режиссер. И чем лучше актер, тем ему нужнее режиссер.

К. Б. Вы полностью доверяете режиссеру, с которым работаете, или же постоянно с чем-то не согласны, предлагаете свои решения?

В. Т. Я не очень люблю, когда мне говорят и показывают, как нужно играть. Пусть мне скажут что играть. Но вообще-то я принадлежу к категории тех актеров, которые пытаются выполнить любое задание постановщика. Предположим, режиссер мне предлагает глупость, но он же может ошибаться?! Ведь он же ищет. Не надо ему мешать. Поэтому я разбиваюсь в лепешку, чтобы выполнить эту задачу. Ну будет стоить нам ошибка режиссера двух-трех дней, надо же пробовать! Товстоногов всех своих актеров учил постоянному поиску верного сценического решения роли, он говорил: «Мне не нужен на репетиции театроведческий диалог. Вы — актер, я — режиссер, а разговариваем как театроведы. Идите на сцену и пробуйте материал кожей». Иногда даже он, великий, признавал свои ошибки. У меня с ним был такой случай. Я репетировал роль ученого секретаря при прокураторе Рима Бен-Захария в спектакле по пьесе Леонида Зорина «Римская комедия». Товстоногову нравилось то, что я делал. Но однажды известный критик Раиса Моисеевна Беньяш, часто посещавшая наши репетиции, сказала: «Георгий Александрович, предложите Татосову заострить рисунок роли, а то его герой получается каким-то акварельным». И Гога предложил мне сыграть стопятидесятилетнего старца, который ходит так, будто сейчас развалится. Из-за этого вылетела вся философия роли. Уже все мои партнеры стали это понимать, а я все старался заострить тот самый рисунок роли. Тогда через несколько дней подходит ко мне Товстоногов и говорит: «Володя, если вам не трудно, верните все, что было раньше, потому что мы с Раисой Моисеевной ошиблись». Этот мастер никогда не скрывал своих просчетов и, главное, вовремя мог их исправить.

К. Б. А как вы попали на эстраду?

В. Т. Меня взял к себе в Театр им. Ленинского комсомола Георгий Александрович Товстоногов. Там очередным режиссером работал Александр Белинский. Он придумал первый городской капустник. Белинский искал тех актеров, в ком было «капустное» зерно. Я ему подошел. У нас собралась потрясающая команда, и мы просуществовали двадцать пять лет. Это был коллектив, хорошо известный всей стране. Помню, как желающие попасть на наши представления, не достав билетов, преодолевали заслоны конной милиции, ломали входные двери…

Вот там я начал прощупывать этот жанр, а освоившись, заменил темы узкотеатральные на общие. Тот же Александр Белинский придумал мне номер, где я пародировал популярных киногероев: от Тарзана до знаменитого Бродяги Раджа Капура. В нашем городе до меня такого никто не делал. Потом стали появляться пародисты, но это уже несколько другое. Товстоногов, которому нравилось то, что я делал на эстраде, объяснил разницу между мной и пародистами: «Они, — сказал он, — делают голосовые имитации, а вы цепляете самую суть в характере человека и существуете в этом бесконечно. Можно дать любое задание, и вы начнете действовать согласно логике представляемого героя, будете импровизировать столько, сколько захотите». С тех самых пор я стал показывать всех, кого знал. Так я стал работать на эстраде, но никогда при этом не расставался с театром.

К. Б. Товстоногов не мешал вам выступать на эстраде? Он не был собственником?

В. Т. Нет, даже наоборот. Он часто сам просил меня кого-нибудь показать. Когда к нам в БДТ приходили в гости актеры, режиссеры из других театров, Товстоногов говорил: «Володя, надеюсь, сегодня все увидят, что мы можем». Он гордился своими актерами. Помню один забавный случай. Был как-то вечер встречи БДТ и «Современника». Вели его Олег Ефремов и Товстоногов. Каждый из них выставил своего «игрока». Олег Табаков должен был перевоплотиться в Михаила Ивановича Царева, а я в Григория Александровича. Всему театральному миру были известны взаимоотношения Царева и Товстоногова. Они были чрезвычайно сложными. Так вот, мы с Табаковым импровизировали, а две труппы болели. Когда я где-то запнулся, не знал, как поступить, Товстоногов подошел ко мне: «Володя, что с вами? Действуйте!» — и отдал свои очки и пиджак. Победил тогда я, и Олег Ефремов поднял мою руку. Товстоногов был в восторге… Ну, что это такое? Пародии? Нет, это импровизации, — актерское пиршество.

К. Б. Вас приглашал в свой театр Аркадий Райкин. Почему вы отказались у него работать?

В. Т. Театр под руководством Райкина на самом деле был театром одного артиста. Его коллеги — отважные люди, смирившиеся с ролью ассистентов.

Аркадий Исаакович, которого я всегда обожал и боготворил, позвал меня участвовать в спектакле «Его величество Театр», потому что от него уходили Ляховицкий и Максимов. Я предупредил, что буду работать там во время, свободное от съемок на «Ленфильме», где в то время числился в штате. Если бы начались какие-нибудь продолжительные съемки, меня должны были немедленно отпустить. Райкин принял эти условия. И однажды пришло время мне уезжать в киноэкспедицию, и он меня отпустил. Мне было его жалко, но я не хотел на всю жизнь остаться ассистентом великого художника.

Как-то во время одного из капустников Райкин подсел к Товстоногову, и произошел интересный разговор: «Георгий Александрович, отдайте мне вашего Володеньку». — «А зачем вам, Аркадий Исаакович, мой Володенька?» — «Ну как же, мы будем вместе играть. У нас одно зерно, одна природа». — «Вы ошибаетесь. Не может быть двух „рыжих“ на одной сцене. Только работая в разных театрах, вы сохраните на всю жизнь прекрасные отношения».

К. Б. Как отнесся Товстоногов к тому, что вы покинули БДТ?

В. Т. Я пришел к нему с заявлением об уходе. А он не предполагал этого и сказал: «Володя, я вам сейчас такой анекдот расскажу, — закройте дверь». И рассказал, но по моей реакции понял, что что-то не так. Когда же он прочел заявление, наступила большая пауза. Георгий Александрович снял очки (а без них он был такой странный) и сказал: «Я вас понимаю, но давайте не будем торопиться». Но в БДТ этого периода для меня как актера не было ничего интересного. А потом, и, пожалуй, это главное, произошла одна неприятная история. Я был приглашен в Венгрию в сатирический театр «Микроскоп». Руководство БДТ обещало меня отпустить. Но когда пришла правительственная телеграмма от Фурцевой с вызовом, ее от меня утаили. Так я и не попал в «Микроскоп». Это было нечестно и обидно. Если бы мне тогда прямо сказали, что БДТ подобная разлука не выгодна, я бы понял. А так стало ясно, что еще немного — и актер Татосов попадает в табун. Попасть же туда — ни за что, даже во имя святой любви к театру. Свобода дороже.

К. Б. Вам никогда не хотелось создать свой театр, например, как Театр двух актеров Марии Мироновой и Александра Менакера?

В. Т. Нет. Я всю жизнь мечтал работать в драматическом театре, играть на эстраде и сниматься в кино. А заниматься чем-то одним мне было бы скучно.

К. Б. Где вам сложнее играть: в кино, на эстраде или в театре?

В. Т. Не знаю. Сейчас для меня это одинаково интересно.

К. Б. Вы часто отказываетесь от съемок?

В. Т. Иногда. Вот и недавно отказался. Мне предложили унизительные условия. Немецкий продюсер просто ищет дешевую рабочую силу у нас в стране. Я бы с удовольствием сыграл эту роль, она мне понравилась, но сниматься за такие деньги просто унизительно. Не понимаю, почему наш кинематограф не гордится своими актерами и не защищает их!

А бывает, отказываюсь потому, что предлагают какой-то бред, сценарии хуже любого самого дешевого американского боевика.

К. Б. Многие ваши герои — жулики и аферисты. Как вам кажется, почему так случилось?

В. Т. Жулики, говорите? А вы знаете, что в десяти фильмах я сыграл председателя ВЦИК Якова Свердлова? Вполне положительный персонаж был.

К. Б. В десяти фильмах?

В. Т. Да. Хотя лишь один из них мне по-настоящему дорог. «Шестое июля» был прелестный фильм с хорошими актерами. По-моему, это самый честный вариант на ту тему.

А вообще-то вы правы. Отрицательных героев я переиграл достаточно. Почему? Никогда не задумывался. Но всех их я тоже очень люблю. Моя любимая роль в кино — Гобсек в одноименном фильме режиссера Александра Орлова. Это просто подарок сердцу. Сыграть такую роль плохо, мне кажется, невозможно. Образ, написанный Бальзаком, — бездна, он так питает актера. Я бы хотел играть Гобсека в театре, чтобы иметь возможность подольше с ним не расставаться, что-то пересматривать, постичь всю глубину образа.

К. Б. А есть у вас еще мечта о какой-нибудь роли?

В. Т. Нет, просто есть пьесы, в которых я не прочь бы сыграть. Мне жаль, например, что работа над пьесой Нила Саймона «Миляги», которую собирался ставить в Театре комедии Дмитрий Астрахан, теперь не состоится. Это история о двух старых комических актерах Бродвея, которые не разговаривают уже двенадцать лет, и вот, представьте себе, их приглашают вместе выступить в телевизионном шоу… Я хотел играть или с Александром Демьяненко, или с Игорем Дмитриевым. Но потом Астрахана турнули из театра, у нового главного режиссера, естественно, свои планы, и я в них пока не попадаю.

К. Б. Вы сейчас в театре не репетируете?

В. Т. Репетирую, только в другом. Руководство Театра «Балтийский дом» предложило мне сыграть испанца-эмигранта в пьесе Нила Саймона «Обыкновенная погоня».

К. Б. Вы не хотите вновь работать на эстраде?

В. Т. Нет, потому что сейчас в моде фельетоны на злобу дня, а я не могу в последнее время этого выносить. Не хочется отдавать столько сил на то, чтобы угнаться за сегодняшним днем. Специфика эстрады — сиюминутность. Это уже не для меня. Работая над образом Гобсека, я понял — нужно играть вечные проблемы, то, чему нет цены.

Мой последний эстрадный спектакль назывался «Статья 11 прим.» (режиссером был Олег Рябоконь). Я играл в нем Ленина, Сталина, Брежнева, Горбачева. Тексты Фазиля Искандера, Михаила Жванецкого, Владимира Войновича и других замечательных авторов были одной из причин успеха и неизменных аншлагов. Этот спектакль, безусловно, получился, и, отыграв его, я понял, что он — достойное завершение одного из важных этапов моей творческой жизни, что больше заниматься эстрадными спектаклями не буду. Ни сил, ни желания больше нет.

К. Б. Я видела вас в концерте «Белеет мой парус…», посвященном юбилею Андрея Миронова. Вы охотно принимаете участие в подобных мероприятиях?

В. Т. Вообще, я никогда не бываю против таких сборных концертов. Мне они даже очень нравятся. Раньше я часто работал в программе «Товарищ кино». Это были концерты с участием звезд кино. Они не стали выдающимся явлением концертного искусства, но неизменно собирали полные залы. Народ так любил кино! Когда мы приезжали в какой-нибудь провинциальный город, он как будто вымирал. Днем люди собирались у гостиницы, где мы жили, а вечером все были на концерте. В начале представления на сцену выходил Борис Андреев — эмблема советского кино. А завершали программу Николай Крючков и Марина Ладынина, которые, держась за руки, медленно шли к просцениуму. В этот момент зал вставал и кричал: «Ура!»

Эти концерты мне давали возможность встречаться с огромным количеством моих друзей, знакомиться с новыми интересными людьми. Кстати, капустники тоже немало этому способствовали. Мы часто тогда выступали в Доме актера. Туда приходили Черкасов, Меркурьев, Скоробогатов, Симонов и многие другие артисты. Это можно было сойти с ума! Сейчас нет актеров не только такого уровня, но даже размера и роста, у меня замирало дыхание от счастья, что я стою рядом с ними. Потом, с годами, мне стало легче дышать, я привык. Робость прошла, но преклонение, уважение остались навсегда.

К. Б. Из молодых актеров Санкт-Петербурга вам кто-нибудь нравится?

В. Т. Мне понравился Евгений Баранов в спектакле «Трудные люди». У него почти нет «белых пятен» в существовании на сцене. Если за актером хочется все время следить, — значит это хороший актер. Когда-то мне было интересно следить за Иннокентием Смоктуновским, Сергеем Юрским, где бы те ни играли. Нравился мне Олег Басилашвили в «Дяде Ване». Когда он уходил cо сцены, мне было скучно… Я давно люблю Сергея Мигицко. У него занятная индивидуальность, это очень много значит для актера. Даже в неудачных постановках Мигицко выглядит достойно.

Жаль, что многие режиссеры не всегда видят индивидуальность актера, не могут полностью раскрыть и использовать её. От этого актер может сильно пострадать, просто замкнуться. Когда я репетировал в спектакле Рубена Агамирзяна «Я, бабушка, Илико и Илларион», у меня были большие проблемы. Репетиционный процесс шел чрезвычайно сложно. Я играл мальчика четырнадцати лет. Как его представить? Ведь у меня к тому времени был низкий голос, да и волосы уже редели. Однажды к нам зашел Товстоногов. Через пять минут ему пришлось остановить репетицию: «Володя, что с вами? Почему вы говорите не своим голосом, почему ходите, как травести в ТЮЗе? Надо играть грузинского князя, вот тогда и получится мальчик. Вы свистеть умеете? Вы выходите, руки в карманах, свистите „Тбилисо“ и, не торопясь, по-княжески, рассматриваете зал — этих плебеев. Володя, вас все знают. Все равно никто не поверит, что Татосову четырнадцать лет. И какой смысл вам это доказывать? Это же театр! Недаром за вами стоит нарисованная печка и такие же кувшины». Вот это было мое. Я получил возможность играть то, что понимаю, и то, что мне не противно.

К. Б. Сейчас многие актеры пишут книги воспоминаний. Вам бы не хотелось написать свою?

В. Т. Нет. У меня есть несколько опубликованных рассказов. Но в тот самый момент, когда я беру перо и сажусь писать, пропадает всякая охота вспоминать. Я начинаю изобретать слова, мучиться. И потом, в напечатанном виде это совсем не интересно. Мое дело рассказывать. Меня надо записывать на радио, а еще лучше — снимать на телевидении.

Когда-то Сергей Образцов хотел пригласить меня в свой театр (в то время оттуда уходил Зиновий Гердт). Узнав об этом, профессор Бояджиев, с которым я дружил, просто закричал: «Татосова нельзя прятать за ширму!» А потом сказал спокойно: «Володечка, даже если он даст вам квартиру из пяти