Его отец, известный поэт Николай Браун, в 1925 г. выносил из отеля «Англетер» тело Есенина. А Николаю Брауну-младшему, тоже поэту и переводчику, выпало сопровождать в 1966 г. из Москвы в Ленинград гроб с телом Ахматовой, с которой он дружил.
«Реквием» стал паролем
В Ленинграде они жили с Анной Андреевной в соседних подъездах, что, впрочем, само по себе не могло быть поводом для знакомства. «Паролем» стала поэма Ахматовой «Реквием», запрещённая в СССР. Николай через русских знакомых, живущих в Финляндии, сумел раздобыть текст, изданный в Мюнхене. Он предложил Анне Андреевне записать «Реквием» на магнитофон. Она согласилась. И сегодня у нас есть уникальная возможность услышать, как Ахматова читает о себе самой: «Муж в могиле, сын в тюрьме. Помолитесь обо мне».
А в начале поэмы читаем: «В страшные годы ежовщины я провела 17 месяцев в тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то «опознал» меня. Тогда стоящая за мной женщина, которая, конечно, никогда не слыхала моего имени, очнулась от свойственного нам всем оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шёпотом): «А это вы можете описать?» И я сказала: «Могу». Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было её лицом».
Ахматова умерла 5 марта 1966 г. в Подмосковье. Николаю Брауну в это время было 27 лет. Вместе с её гробом после прощания в морге московской больницы он прилетел в Ленинград. «На её отпевание в Никольском Морском соборе пришло не менее пяти тысяч человек, - вспоминает Николай Браун. - Она была единственным поэтом в советское безбожное время, которого так демонстративно всенародно отпевали, понимая её значение для будущего, для Санкт-Петербурга и России. Один из оперативников КГБ сделал доброе дело: ослушался приказа и не уничтожил сделанную им киносъёмку. Он сохранил для истории и прибытие самолёта с выходящими из него по авиатрапу писателями, и часть отпевания в Никольском соборе, и путь по мартовской дороге в Комарово».
Место на кладбище в писательском посёлке под Ленинградом, где Ахматова проводила лето, не хотели давать до последнего. В соборе шло отпевание, а разрешения на захоронение не было. Не было понятно, куда везти тело. Разрешение дали буквально в последние минуты. На могиле поэта друзья установили простой деревянный крест, снимок которого сохранился в архиве Николая Брауна. Сам он спустя три года после кончины Ахматовой окажется в лагере. И получит 6 суток карцера за то, что будет наизусть диктовать «Реквием» другому заключённому, решившемуся записать поэму. Последний тоже будет наказан, но ещё более сурово - на 8 суток.
Слева направо: Мария Комиссарова, Ольга Чернова, Вадим Андреев и Николай Браун-старший на могиле Анны Ахматовой. 1966 г. Фото: Из личного архива
Талантливый поэт и опасный преступник
Мать Николая Николаевича, переводчик и поэт Мария Комиссарова, была родственницей Осипа Комиссарова - человека, который в 1866 г. в Летнем саду спас жизнь императору Александру II - ударом отвёл руку покушавшегося на царя террориста. Парадокс: спустя сто лет, в 1969 г., Брауна обвинили ровно в том же самом - в подготовке покушения на первое лицо государства - генсека ЦК КПСС Леонида Брежнева. Следователи озадачивали Николая, например, такими вопросами: «Кем вам приходится Ева Браун (любовница Гитлера и однофамилица поэта. - Ред.)?», «Как вы собираетесь взорвать Мавзолей и убить Брежнева?» Оказалось, что кроме антисоветских стихов ему хотели «пришить» терроризм. От своих стихов Браун не отказывался, не скрывал и то, что занимался «самиздатом», но свою причастность к подготовке террористических актов отрицал.
Тем не менее дело принимало серьёзный оборот. Информация об «опасном преступнике» уже дошла до главы КГБ Юрия Андропова, и это подхлёстывало следователей. Из знакомых Брауна выуживали соответствующие показания. Через много лет, когда представится возможность ознакомиться с делом (в 1990 г. Брауна оправдали с формулировкой «за отсутствием в его действиях состава преступления»), Николай Николаевич узнает много интересного: «Одним из тех, кто меня оговорил, был человек, вместе с которым мы стояли в московском морге у гроба Ахматовой. Написал, что я очень опасный государственный преступник. Бог ему судья!»
Однако доказательств не хватало, дело «террориста» Брауна рассыпалось. Но оставались его стихи, в том числе против ввода советских войск в Чехословакию, которые он, по просьбе судьи, декламировал в зале суда. В итоге он был осуждён по 70-й, или, как её ещё называли, «политической» статье. Молодому поэту предстояло 7 лет спецстрогих политлагерей, а затем ещё 3 года режимной ссылки. Уже после вынесения приговора Евгений Евтушенко обратился в Верховный суд с просьбой о пересмотре дела: «Больно, если этот талант пропадёт». Не помогло. А ещё раньше в защиту Брауна высказались такие известные писатели, как Александр Твардовский иВасилий Шульгин. «Несмотря на то что мои террористические намерения не были доказаны, многие из тех, кто вёл дело, получили повышение по службе и звёздочки на погонах, ведь Мавзолей остался на месте, а Брежнев пребывал в добром здравии. Никого не волновало, что на обоих Ильичей - Леонида и Владимира - в действительности никто не покушался», - говорит Николай Николаевич.
Ему, городскому жителю, выжить в неволе помогла прекрасная спортивная закалка, прежде всего гимнастическая. «В мордовском политлагере питание было таким, что мы ели траву: одуванчики, спорыш, щавель, тысячелистник - всё, что там росло в тёплые месяцы. В мороз, когда было за -40 градусов, приходилось худо. Но была у нас поговорка: «Работой согреешься, потом умоешься». Когда меня этапировали с Урала в Томскую область, разгружал вагоны с мукой. Каждый мешок - 100 кг. Вот какой негодяй придумал фасовать муку по 100 кг? Я, пусть и с трудом, мог взвалить груз на спину и нести. Не мукА, а мУка. А были случаи, когда на моих глазах люди умирали прямо во время разгрузки. Не выдерживали сердце и сосуды. Лишь через два года утвердили расфасовку по 70 кг».
Эти и другие подробности лагерного быта Браун рассказывает без драматических ноток. Говорит, было тяжело физически, зато легко морально: он находился в среде единомышленников. «Были там и академики, и профессора, и заводские рабочие. Все сидели как «антисоветчики». Что это значит? Было достаточно того, что ты не признаёшь Ленина, Сталина и других большевистских деятелей великими историческими фигурами. Имеешь свой взгляд на историю. Да просто называть Ленинград Петербургом уже было «контрреволюцией». Мы, севшие в конце 60-х, были «новобранцами». Но застали ещё тех, кто сидел за анекдот. Один из старожилов, сидевший на тот момент 18 лет, перед окончанием срока подарил мне свою гитару. На спецстрогой зоне - редчайшая вещь. Услышал, как я на ней играю, сказал: «Теперь она твоя». Благодаря матери, которая однажды прилетела ко мне в Сибирь за 5500 км, я смог сохранить эту гитару. У родителей я единственный ребёнок. Отец умер за 4 года до моего возвращения, глядя на дверь: вдруг случится чудо и войдёт сын. Родители были уже в возрасте, оба 1900 года рождения. Обвенчались в 1926 году при разгуле воинствующего безбожия. Именно от них я знал о дореволюционной России, о том, как произошёл октябрьский переворот, в какой крови большевики, затеяв гражданскую войну, утопили Российскую империю. Я не вступал по убеждению в комсомол. Носил нательный крест. Где-то в глубине души я понимал, что наступит момент, когда за свои ценности придётся пострадать. Морально готовился к этому. Совсем рядом был пример выдающегося учёного Льва Гумилёва, сына Ахматовой, с которым мы дружили. Он не один год отсидел в тюрьме. Да и сама Анна Андреевна в своё время, когда её творчество обличили с самой высокой партийной трибуны, чудом избежала ареста. Но при этом её лишили продуктовых карточек, а в 40-х гг. это означало верную голодную смерть. Тогда великого поэта спасли неравнодушные люди.
Товарищем по несчастью в той ситуации вместе с Ахматовой оказался и писатель Михаил Зощенко. Потрясённый, он спросил её: «Аня, что же теперь делать?» - «Терпеть, терпеть, Мишенька». Поскольку Анна Андреевна очень долго не появлялась на публике, на Западе написали, что великая Ахматова умерла, а Советы молчат. После чего власти попросили её ежедневно появляться в окне своей комнаты в коммуналке на Фонтанке, где ей было выдано удостоверение с надписью «Жилец». При жизни Ахматовой её «Реквием» в СССР так и не издали. Зато дело по оперативной разработке Ахматовой составляет не один том, что документально подтверждено».
Вернувшись из заключения, Браун трудился чернорабочим. Устроился кочегаром-угольщиком в котельную. Потом работал матросом-спасателем на Финском заливе. Продолжал писать стихи и песни. Но первую книгу удалось издать только в 2007 г.
Николай Николаевич живёт в Петербурге в той самой квартире, где Ахматова записывала свои стихи. Седовласый человек с живыми молодыми глазами поражает спокойствием духа, которое бывает у людей, умудрившихся за свою долгую жизнь сохранить верность выбранному пути и не предать - ни себя, ни других.
http://www.aif.ru/society/people/antisovetchik_braun_druga_a...
Свежие комментарии